Бездна моей души. Главы 1 - 2.

Глава 1.

Человек – тайна. Тайна, которую необходимо разрешить, и если ты проведешь всю жизнь в попытке ее разрешения, не говори, что ты потерял время; я изучаю эту тайну, потому что я хочу быть человеком.

Фёдор Достоевский

Мне бы хотелось начать историю моей жизни вовсе не с момента моего рождения, а с той памятной для меня ночи, с 5 на 6 августа 2003 года.

Тогда я проснулся в незнакомом для меня месте. Пристав с жёстокой кровати, на которой до этого спал, я понял, что не могу ответить не только на вопрос, где я, но и кто я. Все мои воспоминания до этой злосчастной ночи, словно были заперты в каком-то чулане, ключ от которого, к сожалению, был потерян. Напрягая память, перебирая всё в своей раскалывающейся от боли голове, я тщетно пытался вспомнить, как меня зовут, сколько мне лет, есть ли у меня живые родственники, где я живу. Меня не покидало ощущение, будто я заново родился, начал жизнь, что называется, с чистого листа, только зачем-то стёр все предыдущие записи.

Из-за кромешной тьмы рассмотреть комнату, в которой я находился, было не так-то просто. Единственным источником света была луна, но её то и дело закрывали собой тучи. Примерно через десять минут после моего пробуждения в окно ворвался свет автомобильных фар, и у меня появилось возможность всё хорошо рассмотреть. Стены комнаты были выкрашены в бледно зелёный цвет, рядом с моей кроватью стояла маленькая белая тумбочка, ближе к окну находились две такие же, как и моя, кровати, только на них никто не спал. Увидев всё это, я понял, что нахожусь в больнице, и мой нос сразу уловил лёгкий запах лекарств, который до этого я почему-то не замечал.

Тут же возникло множество вопросов, на которые опять-таки у меня не было ответов. Больше всего меня волновало, в чём причина моей амнезии. Возможно, я мог попасть в автомобильную аварию, меня могли избить. Ведь потерять память человек может при многих обстоятельствах. Мне оставалось только надеяться, что утром врачи всё объяснят, расскажут, кто я и как потерял память. Неожиданно для себя я осознал, что знаю, что амнезия, возникшая в результате травмы, временная, и что воспоминания начнут возвращаться, начиная с самых ранних. Но откуда я мог знать это?

У меня появилось желание поговорить с доктором прямо сейчас, мне хотелось, как можно скорее узнать хоть что-нибудь о своём прошлом. Конечно, я мог позвать медсестру или ещё кого-то, но при этом я мог случайно разбудить других пациентов, да и мне, наверняка, сказали бы, чтобы я дождался утра. Я присел на край кровати и стал внимательно смотреть на тонкую полоску света, находившеюся под дверью. Размышляя о том, звать ли мне медсестру, я почувствовал, что головная боль усилилась. Через несколько минут голова болела так, что я больше не мог терпеть, я крикнул:

- Эй.

Мой голос, казавшийся мне таким незнакомым, растаял в тишине. Через несколько секунд я услышал звук стучащих о пол каблуков. Когда этот звук приблизился вплотную к двери, в палату вошла медсестра.

Вместе с ней в палату проник яркий свет с коридора. Я внимательно посмотрел на медсестру, но так как глаза мои ещё не до конца привыкли к свету, я видел только её силуэт.

- Что-нибудь случилось? – спросила она приятным голосом.

Только я собрался ответить, как голова заболела с ещё большей силой, будто кто-то ударил по ней чем-то тяжёлым. Стараясь хоть как-нибудь стерпеть невыносимую боль, я схватился за голову и сжал её.

Медсестра покинула палату, звук её быстрых шагов становился всё тише и тише. Через минуту она вернулась уже в сопровождении с доктором.

Раздался щелчок выключателя, на потолке, загудели длинные люминесцентные лампы, и палата залилась белым, немного мерцающим светом. Высокий черноволосый доктор в очках подошёл к моей кровати. На его бейдже крупными чёрными буквами было написано: «Роберт Браун», а ниже находилось слово «невропатолог».

- Вас что-нибудь беспокоит? – вежливо осведомился он.

Я посмотрел ему в лицо, и головная боль немного утихла. Добрый взгляд доктора внушал доверие к нему.

- Да. Болит голова, но сейчас мне уже немного легче, - ответил я.

Доктор Браун внимательно на меня посмотрел, потрогал лоб и затылок.

- Пока что я Вам не советовал бы слишком много двигаться, - произнёс он. – Вам следует больше спать, ваш организм ещё не восстановился от потрясения. Сейчас Вам сделают укол, а после этого постарайтесь, пожалуйста, заснуть.

Я кивнул и лёг обратно в кровать. Пока доктор говорил мне всё это, медсестра сходила за шприцем и лекарством.

- Я зайду к Вам завтра, а пока, ещё раз повторяю, Вам следует хорошенько выспаться, - вымолвил доктор и собрался уходить.

- Нет, пожалуйста, подождите! - крикнул я ему.

Он бросил на меня вопросительный взгляд.

- Я бы хотел попросить Вас хоть что-нибудь рассказать мне о том, что со мной произошло. И ещё я не помню, ни как меня зовут, ни сколько мне лет.

Мистер Браун немного помолчал, то ли думая, говорить ли мне всё это, то ли вспоминая моё имя, и что со мной случилось.

- Да, конечно, у Вас амнезия. Что ж этого следовало ожидать, - размышляя вслух, произнёс он. – Вы попали в автомобильную аварию и получили травму головы.

Медсестра в это время подготовила шприц для укола. Она попросила меня перевернуться на спину и немного спустить трусы. Через несколько секунд я почувствовал неприятное пощипывание. Повернув лицо в сторону доктора, я увидел, что он ещё не ушёл. Когда процедура была закончена, он продолжил:

- Сейчас Вы находитесь в Бостонской больнице. Вам двадцать восемь лет. Вы хотите знать, что-нибудь ещё?

Медсестра протянула мне таблетку и кружку с водой.

- Да, - произнёс я, немного приподнявшись, и взял таблетку с кружкой в руки. Приняв лекарство, я продолжил, - мне бы хотелось знать, есть ли у меня живые родственники? Но Вы, должно быть, этого не знаете. Просто… как бы Вам это сказать, я хочу, чтобы кто-нибудь рассказал мне о моём прошлом.

- Да, да, я всё прекрасно понимаю. Насколько я помню, при Вас был паспорт, благодаря ему у нас получится определить, есть ли у Вас родственники. Скорее всего, они сами будут искать Вас, поэтому, вполне возможно, что уже завтра Вы их встретите. А на счёт воспоминаний можете не волноваться, они вернуться. Травматическая амнезия в основном временная. Есть вероятность, что Вы не вспомните только то, что случилось за несколько часов до аварии, а всё остальное вспомнится.

Медсестра положила на свой поднос использованный шприц, упаковку таблеток, кружку, разбитую ампулу и поспешила удалиться. Она покинула палату, доктор тоже готов был уйти.

- Подождите, - остановил я его.

- Да, - вымолвил он, протянув руку, чтобы выключить свет.

- Вы не сказали мне, как меня зовут.

- Морис, - сказал доктор, выключил свет и захлопнул за собой дверь.

- Морис, - еле слышно повторил я, будто пробуя своё имя на вкус.

Я ещё долго не мог заснуть, всё думал над тем, что мне сказал мистер Браун. Я понимал, что моя жизнь поделилась на две части: до этого дня и после него. Теперь мне предстояло ещё раз узнать себя: все особенности своего характера и, конечно, своё прошлое. Меня пугало, что теперь до конца своей жизни я буду воспринимать всё случившееся до этого дня, как нечто нереальное, произошедшее не со мной.

Вскоре головная боль утихла, и я вздохнул с облегчением. Лекарство, которое я принял, подействовало, и меня стало клонить в сон. Не сопротивляясь зовущему меня в страну сновидений голосу, я расслабился и быстро заснул. Чудилось, будто во сне я плыву в тёплой реке, по берегам которой меня преследуют непонятные пока образы прошлого.

Я был готов поклясться, что слышу школьный звонок…

Глава 2.

С человеком происходит то же, что и с деревом. Чем больше стремится он вверх, к свету, тем глубже впиваются корни его в землю, вниз, в мрак и глубину, — ко злу.

Фридрих Ницше «Так говорил Заратустра»

Прозвенел звонок, и многие ученики тут же встали со своих мест и поспешили к выходу. Учитель поблагодарил за урок, покинул кабинет, и в классе остались я да несколько учащихся, которые собирались дольше, чем все остальные. Меня удивляло, что некоторые мои одноклассники, казалось, только и ждали, когда прозвенит звонок, они, наверное, даже не открывали учебников и не доставали из пеналов ручки; книги и тетради лежали на их партах только для того, чтобы учитель не придирался к ним, что они не готовы к уроку. Не знаю, почему меня так всё это удивляло и беспокоило, но я знаю, что моё поведение удивляло одноклассников не меньше. Так уж, наверное, повелось, что к ученикам, которые записывают каждое слово учителя истории во время урока, которые всегда всё вовремя сдают, относятся как-то презрительно, будто они и не люди вовсе. Но размышлять обо всём этом не было времени, нужно было успеть ещё сходить в столовую, поэтому я быстро затолкал в свой портфель пенал, и покинул класс.

Ходить по школьным коридором я привык быстро, стараясь не смотреть в лица учеников. Не знаю почему, но меня всегда преследовало ощущение, что другие ученики, прислонившиеся к стенам коридоров, обсуждают именно меня. Да я не пуп земли, но всё же это чувство, что говорят именно обо мне, не давало мне покоя всегда, когда я находился в школе или встречал знакомых мне учеников из нашей школы. Сейчас, идя по коридору к столовой, я прислушался:

- Да ты что! А что он сказал, что пойдёт с тобой…

- А по физике было что-нибудь…

- Нет, конкурс не завтра, а в четверг…

- У кого-нибудь есть ответы на тест…

Возможно, я и ошибался, думая, что все только обо мне и говорят, думают, как бы надо мной зло подшутить. Но это странное ощущение всё равно не хотело меня покидать, оно было везде.

В столовой я старался есть быстро, особенно если за одним столом вместе со мной сидели ученики, которые, как я думал, меня ненавидят. В нашей столовой, когда садишься есть, нужно как следует проверить еду. Были случаи, когда какие-то хулиганы плевали в чай или облизывали твою булочку, пока ты ещё не пришёл. Поэтому когда ты собираешься съесть булочку, следует тщательно осмотреть её со всех сторон. Был как-то раз случай, когда кто-то запихал в кружку с чаем носок, все смеялись над этим, но лично я ничего не смешного не видел. Должен признаться, что тогда я обрадовался, что тот чай не был моим.

Но сегодня в столовую я пришёл чуть позже обычного, когда хулиганы уже поели, поэтому можно было не слишком торопиться. Рядом прошла учительница по английскому, она посмотрела на меня и ещё пару человек из моего класса, и вымолвила:

- Приятного аппетита.

Она всегда желала приятного аппетита. Проводив её взглядом, я заметил в толпе Тода и Майкла, моих одноклассников, которые всегда надо мной подшучивали, и начал есть быстрее. Подавившись, я попытался сдержать кашель, что было не так-то легко, и вышел из-за стола.

Когда я снова шёл по коридору, я всё же не выдержал, и раскашлялся, чем привлёк внимание идущей рядом учительницы. «Ну вот опять, - подумал я, - опять на меня все так смотрят!»

Следующим уроком была физкультура. Я ненавижу физкультуру! Физкультура – это урок, на котором, как я считаю, учитель только и делает, что выставляет учеников на посмешище. Конечно, никто смеяться над тобой не будет, если ты всё делаешь быстро и правильно, но если тебе, что называется, не дано это, то ты обречён стать посмешищем. Надо мной и ещё двумя учениками на уроках физкультуры смеялись вовсю.

Несмотря на то, что я не любил физкультуру, я никогда её не пропускал, не старался отпроситься из-за того, что, к примеру, болит голова (хотя это идеальная отговорка, так как головную боль никак не проверить). Я всегда ходил на физкультуру, потому что знал, что должен, что это такой же урок как и все остальные. Вот и сегодня я зашёл в раздевалку, зная, что должен, но при этом понимая, что через пять минут мои одноклассники снова начнут надо мной издеваться.

Раздевалка – это не самое приятное, если можно так выразиться, место, и дело тут не в том, что там всегда пахнет потом, а, конечно, в моих одноклассниках. Слышали бы вы, как они там разговаривают, их речь состоит только из одних, не постесняюсь этого слова, матов. В прочем, они всегда так разговаривают, но в раздевалке их речь почему-то ещё больше насыщается нецензурными словами.

Что касается меня, то я ярый противник нецензурных слов, я считаю, что люди, которые произносят их, берут на свою душу грех. Да, «грех» здесь самое подходящее слово, потому что нецензурные слова произносят только злые люди, люди которые и право-то не имеют называться людьми. Почти все мои одноклассники – грешники, нет, наверное, вообще все! Человек не должен использовать нецензурные слова, человек должен быть добрым, все знают это, мне кажется. Но тогда почему они так себя ведут?!

Переодевшись, я вышел из раздевалки, и встал около стены. Я всегда жду, когда начнётся урок физкультуры, прислонившись к стене, все остальные в это время уже в спортивном зале, играют во что-нибудь. Я услышал, как громко о стену ударился футбольный мяч, и немного отошёл от двери спортзала, опасаясь, что мяч попадёт в меня.

Рядом со мной стоял Джеффри, тихий ученик, таких людей, как он, обычно называют замкнутыми. Дать полную характеристику его характера сложно, так как он практически постоянно молчал: с ним редко разговаривали другие ученики, даже когда его спрашивали на уроках учителя, он молчал, но, наверное, не оттого, что не учил, а просто стеснялся говорить. Единственный человек в школе, в котором я находил родственную душу, был Джеффри. Я тоже был замкнутым, но не таким, как он, я не стеснялся говорить. Хоть мы и были в чём-то с ним похожи, но при этом не могли сказать, что мы друзья. Джеффри разговаривал со мной, но эти разговоры в основном были об уроках. Он хороший человек, это видно сразу, хоть и тихий. Возможно, сказав, что все мои одноклассники – грешники, я ошибся, Джеффри не был грешником, он был добрым и никогда не использовал нецензурных слов, по крайней мере, я не слышал.

- Какой следующий урок? – спросил он меня.

- Математика, - не раздумывая, ответил я.

- Точно, математика, - согласился Джеффри.

Наступила пауза. Я знал, что это ненадолго, Джеффри ещё что-нибудь спросит, он хочет поговорить с кем-нибудь, но ему не хватает уверенности.

- А по математике что было задано? – спросил он.

Я перечислил все три номера, которые нам задавали.

- Понятно, - кивая, произнёс Джеффри. – А ты всё решил?

- Да, - ответил я, и на этом наш разговор закончился.

В последние пять минут до звонка мы стояли молча. Когда раздался звонок, я и Джеффри устремились в спортзал, по пути нас догнали девочки, которые всю перемену просидели в раздевалке.

Все заняли свои места, и учитель физкультуры миссис Джонс посмотрела на идеально построившийся класс. Она учила нас всего второй год, до неё был ужасно злой мистер Уилсон. Он уволился из-за того, что на его уроке умерла какая-то девочка, (хотя в этом, как говорили, его вины не было). Мистер Уилсон, как я сказал, был очень злым, моя мама, когда я рассказывал ей про него, меня поправляла: «Не злой, а строгий». Может быть, так и было, но мне лично он всегда казался злым. Мистер Уилсон редко хвалил учеников, в основном тех, кому всё давалось, меня же он похвалил всего один раз, когда во время беговых упражнений я был единственным, кто сделал заданное упражнение правильно.

Миссис Джонс проверила, что все ученики нашего класса на уроке, не было только одной Миранды Миллер, которая на прошлой неделе заболела.

- Так, класс, - сказала миссис Джонс, - сейчас, как всегда пятиминутный бег, а потом играем в волейбол.

Все друг за другом побежали вдоль стены спортзала, но через несколько секунд ровный строй учеников рассеялся, теперь было, по выражению миссис Джонс, стадо баранов. Многие пытались обогнать друг друга, я не понимал, зачем нужно делать это, раз нам всегда говорят, чтобы мы бежали лёгким бегом.

Через минуту Тод и Майкл начали издеваться надо мной. Майкл разгонялся и толкал меня, чуть ли не сбивая с ног. Заметив это, миссис Джонс свистнула, и Майкл, рассердившись из-за замечания, сделанного ему, побежал ещё быстрее, сбивая с ног всех подряд. Потом я почувствовал, что кто-то ухватил меня за пояс, я сразу понял, что это был Тод. Тод стянул с меня штаны, и теперь все глазели на мои ноги и трусы. «Слава Богу, что трусы на месте!» - подумал я и быстро натянул штаны обратно.

Я услышал, как Тод злобно смеётся у меня за спиной, обернувшись, я увидел его противное веснушчатое лицо. Представляя его внешность, у меня никогда не всплывало в памяти лицо человека, скорее всего, это была морда злобного пса. Тод не был человеком, это был один из тех самых вечно матюгающихся грешников, это было скорее животное. Я не видел в нём ничего человеческого, только, наверное, внешним видом он на человека и походил. Мои родители говорят мне не обращать на выходки Тода и Майкла внимание. Но скажите на милость, как на все эти издевательства не обращать внимания?! Раньше папа ещё говорил мне, чтобы я сдавал сдачи, но я не могу. Не знаю, может, это оттого, что думаю, что я слабее, чем Тод и Майкл, хотя папа и доказывает мне обратное. Да, я боюсь их, но в этом, мне кажется, нет ничего плохого. Кто бы, хотелось мне узнать, не испугался людей, у которых вместо лиц морды чудовищ? Они не люди, это точно. Они не могут называться людьми, они даже не имеют право жить, потому что жизнь их бессмысленна. Да, я не могу никого лишать права на жизнь, Бог даёт жизнь, всё приходят в этот мир не просто так и тому подобное. Так говорит моя мама, но я не совсем с ней согласен. Слава Богу, мои родители не знают, что мне хотелось бы…

Тут миссис Джонс снова свистнула, на этот раз более протяжно. Это означало, что бег закончен, и что мы сейчас будем делать зарядку.

Физкультура – мой самый нелюбимый урок, но всё же в ней есть кое-какой плюс: во время неё практически не занят мозг, и можно вдоволь поразмышлять о чём-нибудь. Класс встал в несколько рядов, держа дистанцию между рядами в один метр, и началась зарядка. Я смотрел на миссис Джонс и повторял упражнения, которые она нам показывала, но думал я в этот момент совсем не о физкультуре.

Вот здорово было бы, если все ученики нашей школы были похожи на меня. Да, они бы все отвечали одинаково на уроках, любили бы одни и те же предметы. Но какая бы красота была вокруг! В коридорах никто не болтает, все соблюдают дисциплину, никто не кидается злобными шутками, никто не матюгается. Нет, так должно быть не только в нашей школе, но и во всём мире! Все люди должны быть такими, как я. Мне нечего стыдится, я настоящий человек в отличие от моих одноклассников. И почему интересно, мне хотелось бы знать, настоящие люди, вроде меня, должны терпеть издевательства этих чудовищ? Они не имеют права даже прикоснуться ко мне!

Сейчас, выполняя упражнения и наблюдая за одноклассниками, у меня снова начали появляться странные желания, которое не на шутку пугают моих родителей. Я понял, что ненавижу всех своих одноклассников! Если бы сейчас они все вдруг умерли, я бы с радостью прошёлся бы по их телам, потоптался бы на них, попинал бы их. Как же мне хочется этого! И мне плевать, что это неправильно. Их поведение, их взгляды на жизнь – вот что неправильно! Ещё в детском саду людей учат вежливости, доброте, но некоторые, кажется, пропускают всё это мимо ушей.

Нам говорят, что школа – это модель взрослого мира, школа – это наша работа, а оценки – зарплата. Но видели ли вы где-нибудь, чтобы коллеги ставили друг другу подножки, плевали в чай, толкали, снимали штаны, давали пощёчины, ни с того ни с сего забрасывали друг друга матюгами? Лично я такого нигде не видел. Школа не имеет ничего общего с миром взрослых, я более чем уверен. В мире взрослых существовать вместе с другими, легче, чем в мире детей. Взрослые придумали такое слово как «официальность», они обращаются друг к другу на «Вы», скрывая за этой самой официальностью своё истинное отношение к человеку. Дети не знают, что такое официальность, именно поэтому их хорошо, как говорят, видно насквозь, видно как они относятся к другим. Они обращаются друг другу на «ты», не скрывая свои чувства. Я считаю, что о человечестве можно судить, лишь наблюдая за детьми, потому что они ведут себя так, как хотят, у них нет ни каких рамок, нет этой дурацкой официальность, с помощью которой можно было бы спрятать своё лицо. Пока ты ребёнок и в основном находишься в окружение детей, ты видишь рядом с собой настоящих людей, людей без масок, людей, не знающих официальности.

- Так, а теперь строимся в шеренгу и разбиваемся на две команды для игры, - сказала миссис Джонс, закончив показывать упражнения.

Класс снова построился как в начале урока, и миссис Джонс выбрала двух капитанов, которые по очереди должны были выбирать в свои команды других учеников.

Волейбол не самая моя любимая игра, но в неё мне нравится играть больше, чем в футбол, футбол я просто ненавижу. Я считаю, что люди, играющие в футбол, становятся агрессивными, будто это вирус какой-то. Я читал где-то, что в футбол играли ещё в средневековой Англии, тогда в одной команде могло быть до пятидесяти игроков. Они играли на тесных улочках, часто нанося себе травмы, и церковь, видя всё это, назвала футбол игрой дьявола, мне кажется отнюдь неспроста. Когда мы играли в волейбол такой агрессивности в игроках, как в футболе, я не наблюдал. В волейбол мне не очень нравится играть из-за того, что я не умею подавать, у меня получалось подать всего несколько раз и то случайно. Поэтому меня, как неудачника, всегда брали в команду последним.

Двое мальчиков, которым выпала честь быть капитанами, набирали в свои команды сначала лучших игроков, потом тех, кто играет более-менее, а затем и неудачников. В неудачниках кроме меня всегда оставался Джефри, который тоже не умел подавать.

- Джефри, - вздохнул капитан одной из команд, и Джефри пошёл в его команду.

Я же зашагал к другой команде. Увидев, что в этой команде были Тод и Майкл, я подумал, что теперь всю игру они будут на меня орать, что я плохо играю. Я терпеть не мог играть рядом с ними, в одну такую игру Майкл закричал на меня из-за того, что я не смог подать мяч, мне показалось, что он готов был даже убить меня из-за этого.

Команды выстроились по разные стороны от сетки и приготовились к началу игры. Мне повезло, я встал так, что моя очередь подачи должна была не скоро меня настигнуть.

Раздался свисток, и началась игра. Мяч летал из одной половины зала в другую, все отчаянно пытались перекинуть его через сетку, лишь бы он приземлился на поле противников. Зарабатывая очки, игроки постепенно переходили по полю, и подающие сменялись.

Джефри приготовился подать. Он принял соответствующую стойку, согнув ноги, и расположив мяч на вытянутой перед собой руке. Он подбросил мяч и ударил по нему. Удар был не очень сильным, и мяч даже не долетел до сетки.

- Ха-ха! Молодец! – похвалил Майкл Джефри, безумно радуясь ещё одному очку в пользу своей команды.

Наша команда совершила очередной переход, и я встал почти у самой сетки. Мери Петерсон пошла на подачу. Мяч почти перелетел сетку, если бы он летел всего на несколько сантиметров выше, то у Мери получилось подать. Она громко топнула, выражая недовольство, и встала на своё место. Майкл и Тод не стали на неё орать.

Через минуту мяч летел уже на наше поле, причём прямо ко мне. Но мне, несмотря на то, что отбить его было очень легко, не удалось этого сделать. Тод, стоящий рядом, презрительно фыркнул.

Скоро настала моя очередь подавать. Я встал, как нас учила миссис Джонс, и приготовился подбросить и отбить мяч. Я попытался внушить себе, что у меня всё получится, но не тут было: мяч отлетел от меня всего на два метра. Многие засмеялись, соперники язвительно хвалили меня за то, что помогаю им выиграть. Майкл, узнав, что из-за моей неудачи счёт в игре сравнялся, с яростью посмотрел на меня.

- Дебил! – выкрикнул он. – После урока я потащу тебя за шкирку в сортир и затолкаю в унитаз! И твоя придурковатая мамаша до конца жизни будет искать тебя в куче дерьма!

После этого последовали нецензурные слова. Я даже не сдвинулся с места, я стоял слушал, как изо рта Майкла вылетают различные грязные выражения. Мне не хотелось его ударить, мне хотелось убить его. Интересно, почему миссис Джонс не сделала ему замечание? За такое, будь у меня хоть немного власти, я бы не просто с уроков удалял, но и как следует наказывал бы таких учеников, жестоко наказывал.

Тем не менее, Майкл успокоился, и игра продолжилась. До звонка оставалось минут десять, и мне хотелось, чтобы весь этот ужас под названием «игра в волейбол» поскорее закончился. До того как Майкл наорал на меня, у меня ещё было желание играть, но после оно бесследно пропало, и я уже не следил за мячом. Скоро раздался спасительный звонок, и ещё одна физкультура, слава Богу, подошла к концу. Следующим уроком была математика, на ней то ни Тод, ни Майкл доставать меня не будут.

Я вместе с остальными моими одноклассниками пошёл в раздевалку, в зале осталось пару человек, которые продолжали играть, несмотря на то, что большая часть игроков из их команд уже переодевалась.

- Какой следующий урок? – спросил кто-то, когда я вошёл в раздевалку.

Я хотел ответить, но передумал.

- Математика, - сказал Ник, натягивая свои школьные брюки.

- Чёрт! Математика! Опять терпеть эту старуху миссис Кларк!

После этих слов послышалось несколько одобрительных реплик с нецензурными словами. Никто практически не любит миссис Кларк, не знаю, почему, возможно, потому что она очень требовательно относится к своему предмету и заставляет учить каждое правило.

Я положил свою спортивную форму в портфель и направился к кабинету математики. Как только я вошёл туда, Джон Аллен тут же влепил мне пощечину и засмеялся. Он многим давал пощёчины, всегда делал это, как говорят, исподтишка. Джон вообще был самым странным учеником в нашем классе: он часто смеялся без какой-либо на то причины, опаздывал в школу, причём не на пять-десять минут, а на два-три урока.

Я сел за парту, потирая свою щёку, Джон Ален уже раздавал пощёчины другим. Я достал из портфеля учебник, тетрадь, пенал и сложил всё это в угол стола.

Математика была предпоследним уроком, после неё будет ещё английский, и затем все пойдут домой. Дома хоть можно будет отдохнуть от всей этой школьной суеты, раздражающего шума. Я просто приду домой, упаду на свою кровать и наконец-то почувствую себя в безопасности. Никто не даст мне уже пощёчины, никто не будет угрожать мне, что затолкает меня в унитаз.

Тут ко мне подошёл Тод, он прижался ногами к моей парте и начал пристально на меня смотреть, говоря своим взглядом, что я полное ничтожество. Я попытался не замечать его, именно так советовали мне поступить родители в подобных случаях. Тод, поняв, что я игнорирую его, быстро схватил мою тетрадку по математике и начал её листать.

- Положи на место!

Я старался говорить как можно требовательнее.

- А то что? – взглянул на меня Тод.

Я молчал, думая, что же ему ответить.

Тод захлопнул мою тетрадь и с силой ударил ею по парте. Я чуть не подскочил от неожиданности. Он снова раскрыл тетрадь на странице с домашним заданием и вырвал её.

- Нет! – закричал я.

Мне было всё равно до чистых листов в конце тетради, их он мог хоть сколько вырвать, и, наверное, поняв это, Тод решил вырвать лист с домашнем заданием, он знал, что меня накажут, если домашней работы не будет. Я огляделся в надежде, что хоть кто-нибудь мне поможет, но все смотрели, что же будет дальше.

- Положи! – сказал я.

Тод рассмеялся и начал рвать мою домашнюю работу. Мелкие обрывки бумаги, которые уже ничем не склеишь, подали на мою парту.

- Кажется, у тебя крупные неприятности, дебил! – пробурчал Тод и ушёл.

Я сидел и смотрел на клочки бумаги, разбросанные по парте. Когда миссис Кларк будет проверять домашнее задание, я всё ей расскажу, обязательно расскажу.

Прозвенел звонок, и ученики заняли свои места. Зашла миссис Кларк.

- Добрый день, - проговорила она, усевшись за свой стол. – Сегодня, как я и обещала, у вас будет проверочная работа, - все разом тяжело вздохнули. – Но первым делом мне хотелось обратить внимание на распространённые ошибки, очень глупые, между прочим, и, что самое удивительное, я заметила их даже в работах отличников. Итак, многие из вас, когда решают уравнение, забывают про знаки переменных…

Миссис Кларк начала объяснение, совсем забыв проверить домашнее задание. Тод поднял руку.

- Да, Тод? – миссис Кларк посмотрела на него.

- Миссис Кларк, - обратился Тод к учителю, - Вы же забыли проверить готовность к уроку.

- Ах, точно, спасибо, Тод. Ну что, все показываем мне тетради с выполненной работай.

Миссис Кларк ходила от парты к парте, заглядывая в открытые тетради учеников. Я приготовился подробно рассказать ей, что случилось на перемене.

- Где домашнее задание? – спросила миссис Кларк у Майкла. – Нет? Неделю будешь оставаться после уроков!

Миссис Кларк подошла и ко мне.

- Где домашнее задание? – спросила она.

- Понимаете, Тод на перемене вырвал листок из моей тетради и…

- Меня всё это не интересует. Мне нужна подготовка к уроку.

- Но…

- Значит ты не готов? Неделю будешь оставаться после уроков!

Я потупил взгляд. С задних парт послышались смешки. Миссис Кларк заканчивала проверять тетради.

- Ну что, теперь займёмся переменными, - сказала она, подойдя к доске.

Она начала объяснять распространённые ошибки при решении уравнения, но я не слушал её, я был слишком расстроен, чтобы кого-то сейчас слушать.

Я злился на Тода. Мне хотелось взять карандаш, подойти к нему, и воткнуть этот самый карандаш ему в глаз. Мне было интересно, удастся ли карандашом выколоть человеку глаз. Я часто думал, попробовать ли мне сделать это, но, скорее всего, я так никогда и не решусь. Необязательно, конечно, выкалывать глаз, можно просто подойти и сбросить все его вещи с парты. А потом сбрасывать вещи с парт других учеником, можно даже что-нибудь закричать. Я еле сдержался от соблазна. Но если бы я всё же решился на этот поступок, моих родителей наверняка бы пригласили в школу.

Я поднял руку.

- Что? – спросила миссис Кларк.

- Можно выйти?

- Ну, иди, если не можешь терпеть.

Я встал и пошёл к двери.

- Пись-пись, пись-пись, - донеслось до ушей.

Я вышел из кабинета, но пошёл не в туалет, а к лестнице. Мне хотелось уйти домой и рассказать всё родителям, хотя они навряд ли поймут меня. Я подошёл к лестнице, ведущей на первый этаж, и остановился. Когда я поднимался на верхние этажи школы, я часто думал, что будет, если ты, сильно облокотившись на перила, упадёшь. Я пошёл к перилам и, взявшись за них, посмотрел вниз. Упав с такой высоты, точно себе что-нибудь сломаешь. Мне бы как раз хотелось сломать руку или ногу, тогда мне долго нужно будет ходить в школу. Но что если я умру? Ведь если я сломаю позвоночник, то точно умру. У меня нет желания умирать, потому что я не знаю, есть ли что-нибудь после смерти. Вдруг там лишь темнота, и ты будешь вечно ходить в этой темноте.

Но мне было всё равно, я хотел уйти от всей этой несправедливости, от грязных словечек моих одноклассников, от непонимания моих родителей. Я перевалился через перила и приготовил разжать руки…